К сожалению, состоявшаяся в Эрмитаже “конференция” в действительности представляла собой пространный монолог г-на Иванова. Из его полуторачасовой речи, состоявшей из сквернословия, угроз, фальшивых цитат и сумбурных, лишенных логики аргументов, я выяснил, что я “подонок”, мошенник и вор, но не услышал ничего, что опровергло бы мое суждение о подлинности принадлежащих ему предметов.
Так как Эрмитаж не предоставил мне слова, я бы хотел ответить на заявления Иванова здесь.
И раньше и теперь Иванов продолжает ссылаться на некие “документы”. В Эрмитаже он появился, держа в руках пачку каких-то распечаток, которые, якобы, рассеивают все без исключения сомнение и кривотолки. Однако, как известно любому, кто в своей жизни писал хотя бы курсовую, документом бумага становится лишь в тот момент, когда нам сообщается ее происхождение. Чтобы бумаги Иванова стало возможно обсуждать всерьез, ему придется рассказать, где именно он их нашел. Ответ “на чердаке у бабушки”, увы, не подойдет. Нужна локализация в архиве с указанием его названия, номера фонда, описи, дела и страницы. Более того, количество этих “документов” постоянно растет. Когда Иванову справедливо указывают на несоответствие или анахронизм, как это было, например, с миниатюрными портретами великих княжон на яйце “Юбилейное свадебное”, основанными на более поздних, чем само яйцо, прототипах, он тут же извлекает, как туз из рукава, новую, дотоле неизвестную бумагу.
Иванов безосновательно обвинил меня в оперировании слухами и непроверенными сведениями. Не понимаю, что могло подтолкнуть его к этому выводу, ведь все, что я излагаю в своем письме, подкреплено ссылками либо на опубликованные данные, либо на открытые для всех коллекции российских государственных архивов. В этом легко убедиться, прочитав мой текст.
Хочу подчеркнуть, что, выдавая предметы из своей коллекции за подлинники, Иванов полемизирует не с мнением Ружникова, а с существующими общепринятыми представлениями. Теории, которые он выдвигает, переворачивают с ног на голову все, что было до сих пор известно о фирме Фаберже и ее продукции.
Одним из краеугольных постулатов г-на Иванова является пересмотр “проблемы 1904-1905 гг”. Как полагают абсолютно все исследователи, на протяжении этих двух лет. не было закончено и передано государю ни одного пасхального заказа. До Иванова на этот счет существовал абсолютный научный консенсус. Об этом писали не только западные ученые, но и искусствоведы, с которыми Иванов неоднократно сотрудничал: петербургский исследователь Валентин Скурлов (T. Fabergé, L.G. Proler, V. Skurlov, The Fabergé Imperial Easter Eggs, Лондон, 1997, стр. 58–60) и покойная хранитель Эрмитажа Марина Лопато. В своей докторской диссертации 2006 г., Марина Николаевна пишет: “по последним сведениям фирма [Фаберже] изготовила для императриц пятьдесят пасхальных яиц. Из них тридцать были подарены Марии Федоровне, из которых восемь пропало. Не изготавливались яйца в 1904 и 1905 годах в связи с Русско-японской войной” (М. Лопато, Формирование и развитие школы ювелирного искусства Петербурга XVIII-XIX веков [Диссертация на соискание ученой степени доктора искусствоведения], Спб., 2006, стр. 227). Как известно, пасхальные подарки, заказанные к 1904 г., были преподнесены императрицам только в 1906. Диссертация была последней научной публикацией М. Лопато, посвященной императорским пасхальным яйцам. Мне представляется, что, если бы Марина Николаевна нашла опровержение собственной ранее высказанной теории, она бы обязательно опубликовала такой сенсационный материал.
Пытаясь обосновать свою правоту, Иванов перевирает исторические факты, попутно оскорбляя людей, которые уже не могу ему ответить. Хранителей Оружейной палаты, героически, порой ценой собственной жизни, защищавших сохранность музейных ценностей в 1920-е и 1930-е гг., он объявил ворами, расхищавшими художественные сокровища ради куска хлеба. А ведь если бы он с большим уважением отнесся к их работе, то знал бы, что “яйцо белой эмали и букет цветов” за инвентарным номером 17555 из приведенного им отборочного списка Оружейной палаты в музейной описи, составленной в 1922 г. ее директором Д.Д. Ивановым, имеет куда более подробное описание: “пасхальный подарок в виде золотой с серебром яйцевидной корзины, покрытой белою прозрачною эмалью по резному полю; по тулову корзины плетенье, состоящее из рядов роз в серебре, у края корзины на лицевой стороне дата “1901” из роз; высокая ручка корзины состоит из рядов роз в серебре, на ручке корзины четыре банта из роз; в корзине букет полевых цветов из золота с эмалью, в двенадцати цветках пестик передан жемчужиною, мох вокруг цветов из цветного золота. Всего на корзине около 4000 роз. Выс. (с ручкою) 21,7 с. ширина 11,5 сант. Вес 712 гр. Стоимость материала 1100 руб. Работа Фаберже в Петербурге в 1901 году. Подарок Николая II имп. Александре Федоровне на Пасху 1901 года. Поступила из магазина Ювелирного Товарищества 27 июля 1927 года, опись №2, № 2. Эмаль частью повреждена на листьях в двух местах и на корзине” (ОРПГФ. Ф. 1. Оп. 3. Д. 16. Л. 50; источник опубликован Т.А. Тутовой в книге “Судьба дворцовых ценностей российского императорского дома. Журналы работы комиссии 1922 года в Московском Кремле”, М., 2015, т. 1, стр. 112-113.). По-моему, разночтений о том, идет ли в этом тексте речь о яйце с миниатюрами 1904 г., быть не может.
-
- Фальшивое яйцо, Каталог выставки «Фаберже – ювелир Императорского двора», Издательство Государственного Эрмитажа 2020
-
- Пасхальное яйцо Фаберже 1901 года «Корзинка цветов» © Британская королевская коллекция
Совсем абсурдной показалась мне попытка обосновать откровенно подложный французский каталог, утверждая, что Hôtel Drouot – “это совсем другая фирма” и к Морису Реймсу отношения не имеет. Видимо, г-ну Иванову неизвестно, что, согласно французским законам, парижские аукционеры, commissaires-priseurs, до относительно недавнего времени проводить торги на площадках, отличных от Drouot, права не имели.
Находки Иванова не только неправдоподобны по виду и не оставили следов ни в одном из известных прежде письменных источников, но и абсолютно невероятны с точки зрения простой человеческой логики. Как я уже писал, ему удалось найти полдюжины императорских пасхальных подарков, в то время как всем исследователям мира в совокупности за весь период изучения удалось обнаружить только два. И даже эти два Иванов объявил фальшивками. Не меньшая удача сопутствовала коллекционеру и в поисках неизвестных императорских тиар: на выставке их четыре. Других императорских тиар работы Фаберже в России нет. Причем искал он их недолго и недалеко: одна тиара была продана на лондонском аукционе Christie’s в 2014 г., другая – примерно в это же время частным дилером по соседству. Одна беда, никто из продавцов не подозревал, что держит в руках русские императорские сокровища: ювелирный отдел Christie’s атрибутировал предмет как анонимную работу 19 века, к такому же выводу относительно своего произведения пришел и лондонский антиквар.
Чтобы перечислить все странности, связанные с коллекцией Иванова, мне потребовались бы многие часы. Искать им объяснения я своей задачей не ставлю, я лишь констатирую, что вижу.
Сейчас дискуссия, намеренно или нет, уводится в сторону совершенно контрпродуктивного обсуждения моих, г-на Иванова и г-на Пиотровского личных качеств. Хочу заверить, что не питаю личной антипатии ни к одному из этих двух господ. Тем более безосновательными являются спекуляции о неком профессиональном конфликте между мной и Ивановым. Полагаю, что прежде, чем тиражировать такие заявления, необходимо конкретизировать, в чем именно конфликт состоит.
Подытоживая, хочу подчеркнуть, что мой единственный интерес – установление истины. Мне кажется странной необходимость пояснять, что исследование подлинности выставляемых предметов должно было быть проведено Эрмитажем до, а не после открытия выставки. Я понимаю, что кадровый голод, возникший после кончины Марины Лопато, не позволил провести полноценную верификацию предметов. Но это, я боюсь, не может служить достойным оправданием.
